БронеМашина времени - Страница 31

...

«ТАНКИСТ! ЕСЛИ ВСЕ ПРОШЛО НОРМАЛЬНО И ТЫ ЭТО ЧИТАЕШЬ, ТО СЕЙЧАС 16 НОЯБРЯ 1941 ГОДА. ТЫ СНОВА НА ВОЙНЕ. ВСЕ ДОГОВОРЕННОСТИ ОСТАЮТСЯ В СИЛЕ. ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН, СООБРАЗНО ОБСТАНОВКЕ, НЕ ПОДСТАВЛЯЙ СВОЙ ЛОБ ВСЯКОЙ ДУРАЦКОЙ ПУЛЕ И НЕ ПЫТАЙСЯ ИЗОБРАЖАТЬ ИЗ СЕБЯ ПРОРОКА, ВРЕМЕНА НЕ ТЕ, ЗА АНГЛИЮ ИЗВИНИ, НО ТАК БЫЛО НАДО. МЫ ТЕБЯ НАЙДЕМ. ВЕСНОЙ. В ОДИН ИЗВЕСТНЫЙ ТЕБЕ ДЕНЬ».

И ни подписи, ни печати… Хоть бы объяснили, зачем я здесь… А то какие-то игры в духе Тимура и его команды… Пока я соображал над этим странным текстом, случился еще один шизоидный сюрпризик — записка вдруг словно растворилась в воздухе. Вот только что была в руках, а через секунду ее как не было. А был ли мальчик-то, как говорил классик? Может, это опять глюки? А записки никакой не было… Только вот выбора они (кто, кстати, «666-й» с корешами?) мне не оставили. Придется верить прочитанному и исчезнувшему за неимением лучшего… И что же? Выходит, на дворе ноябрь сорок первого?! Блин… Нет, я бы с куда большей охотой отправился, к примеру, в шестидесятые, время, когда наши мамы были молоденькими девочками, носившими мини-платьица и остроносые туфельки на шпильках, копируя фасоны главной героини польского фильма «Девушка из банка» (Карден-то тогда до нас не доходил, даже в виде плохих картинок); когда людей, слетавших в космос, можно было пересчитать по пальцам рук; когда самолеты были цвета полированного дюраля, а сомнений в своей судьбе и судьбе страны не было решительно никаких… Эх, тетка ностальгия… Ладно, спасибо хоть, что не выкинули на берег Западного Буга одним приятным летним утром того же года. За это огромное спасибо. Впрочем, пора и о деле подумать. Я наконец заглянул в свои документы. Так… Фотография в красноармейской книжке была моя, в комсомольском билете тоже, но вот имя…

— Теркин Василий Иванович, — прочитал я и невольно заржал. Ни фига себе, имечко мне придумали… Уже за одно это меня можно смело арестовывать как шпиона. Хотя… Здесь я вспомнил, что Твардовский свою «Книгу про бойца» еще, считай, не написал (хотя впервые Теркин появился на газетных страницах вроде бы еще в «Зимнюю войну» с финнами), и отдельные ее главы появятся в печати только в 1943—44-м, тогда же, когда появится и «каноническое» портретное изображение самого литературного героя (его, если не ошибаюсь, срисовали с какого-то политрука). Так что чего мне бояться? Это только в плохих совковых фильмах «Синий платочек» горланят 22 июня, с утра пораньше. И не знают, придурки, что Клавдия Шульженко сей шлягер впервые спела в апреле 1943-го, где-то на Ленинградском фронте… Так что я теперь Вася Теркин, случайный солдат на в общем-то чужой войне. Да, шестидесятые были бы для меня куда комфортнее, чем лихое время, когда наши деды бились в кровь о гитлеровскую военную машину, зачастую не имея под рукой ничего, кроме разве что личного мужества и численного превосходства… Времечко не для слабонервных…

Дальнейшее изучение документов прояснило следующие детали моей биографии. Русский. 1922 года рождения. Комсомолец с 1939 года. В Красной Армии с 1940-го. Выпускник Ульяновского училища тяжелых танков. Ускоренный выпуск в мае 1941-го. Последнее место службы — Казанское танковое училище. Водитель-инструктор. 8 ноября откомандирован в распоряжение Главного Автобронетанкового управления РККА. О дальнейшем повествовало вложенное в документы командировочное предписание. 14 ноября (то есть позавчера) Теркин, то есть я, отбыл из Москвы в 21-ю танковую бригаду Западного фронта. И это было все. То есть до места назначения я, видимо, не доехал. И где же я тогда? Самое время было посмотреть по сторонам, тем более что уже почти рассвело.

Итак, судя по всему, вокруг меня был не лес, а скорее перелесок или лесопосадка. Вокруг меня были достаточно густые кусты и истоптанный многими ногами снег, на котором что-то темнело. Я поднял неизвестный предмет — это оказался неплохой артиллерийский бинокль советского производства (на корпусе звезда с серпом и молотом). Очень кстати… Дальше в кустах валялась шинельная скатка. Очистив окуляры бинокля от снега, я осмотрел местность, так сказать, вооруженным глазом. Следы, на которые я уже обратил внимание, раньше начинались в низине, где перелесок сходил на нет. Там проходила типичная по российским меркам проселочная дорога, с комьями замерзшей грязи в колдобинах. На дороге царил бардак. Ближе всего ко мне лежала на боку полковая пушка с передком и четырьмя убитыми прямо в упряжке лошадями. Дальше виднелась армейского образца телега-двуколка, загруженная какими-то зелеными ящиками, и еще две убитые лошади. За ними угадывались опрокинутые сани, разбросанное по сторонам тряпье и еще одна убитая лошадь. Поначалу меня удивило отсутствие человеческих трупов и странная скученность гужевого транспорта на узком пространстве. Но потом я понял, что здесь, видимо, поработал самолет. Какой-нибудь залетный Me-109 «плюнул» с бреющего полета. Точно плюнул, надо сказать. А вот повторных заходов немец, похоже, делать не стал. И народишко успел разбежаться в разные стороны. В снегу у дороги темнел указатель — столбик с двумя стрелками. Присмотревшись, я разобрал надписи на стрелках: «р. Дубосеково — 5 км, с. Муромцево — 3 км». Неведомое Дубосеково находилось в той стороне, куда направлялась раздолбанная неизвестным героем люфтваффе «гужевая тягловая сила». И где при таком раскладе линия фронта?

И, словно отвечая на мой мысленный вопрос, за поворотом зафырчал мотор какого-то транспортного средства. Через полминуты я увидел и само транспортное средство. Это был немецкий разведывательный броневичок, который Борис Полевой в своей «Повести о настоящем человеке» назвал «похожим на колун», видимо, за остроносо-наклонную форму бронекорпуса. Броневик был щедро измазан белилами поверх стандартной серой краски, из башни с откинутой в стороны сетчатой крышей торчал дырчатый кожух пулеметного ствола и голова фрица в сером подшлемнике и стальной каске. Завывая мотором и трясясь на неровностях, броневик протащился в то самое Дубосеково. Стало быть, фронт был именно там. Но на всякий случай я решил посмотреть и в противоположном направлении — там перелесок тянулся значительно дальше. Пройдя метров триста, я выбрался на горушку и, увидев вдалеке очертания каких-то строений, залег от звука моторов.